Актера Романа Мадянова зритель хорошо знал и любил. Его работы в картинах «Жила-была одна баба», «12», «Домашний арест» нашли немало поклонников. Комическое и трагическое — ему было посильно все. Роман Сергеевич дал интервью нашему журналу, однако из-за его огромной загруженности работа осталась не вполне законченной. Сейчас, когда его не стало, журнал публикует материал, так как мы уверены, что он найдет своего читателя.
— И снялся в десяти фильмах.
— 170, насколько мне известно.
— То, что я баловень судьбы, — сплошная видимость. Никто же моих слез не видел, и не все у меня происходило гладко, приходилось прикладывать массу усилий, стать крайне работоспособным человеком, чтобы чего-то достичь. Не могу сказать, что я всего добивался легко, это совершенно мнимое ощущение. Разочарований и проблем, которые повлияли на меня, было немало.
Прежде всего меня не приняли в театральный институт с первого раза. И вообще, я поступал не в ГИТИС, а пройдя все круги ада — Щукинское, Щепкинское, ГИТИС... Только через год оказался в Институте культуры, на режиссерском, а не актерском отделении. Вот так складывалась судьба. Но вмешался Его величество господин великий случай. Мы с отцом проходили мимо ГИТИСа и увидели объявление: сегодня последний день экзаменов, два актерских курса набирают Оскар Яковлевич Ремез и Владимир Алексеевич Андреев. Я пошел и записался на прослушивание.
— Шукшинского «Быка», монолог Хлопуши: «Проведите меня к нему. Я хочу видеть этого человека», басню — стандартный набор. Но тем не менее мечта сбылась — Оскар Яковлевич взял меня на свой курс.
Разочарования в жизни? Случались неудачи в театре, были не очень заметные, к сожалению, киношные работы. Но самое главное — из прожитого я делал выводы и двигался вперед, поражения шли мне на пользу. Киношные и театральные неудачи всегда только стимулировали к дальнейшей работе. И урок из них извлекался очень серьезный, не просто так это все происходило.
А уход из Театра Маяковского — чем же не актерская трагедия? Двадцать с лишним лет иметь дом, из которого меня практически выжили, вынудили уйти. И я ушел, сделав из этого выводы. Непростой шаг, ведь в этом доме в течение 20 лет мы проводили с коллегами больше времени, чем в собственных родных домах со своими близкими. Это что-то значило. Поэтому все в моей жизни складывалось не так уж гладко, но я не зацикливался на неудачах, а двигался дальше. Если ушел из Театра Маяковского, это не значило, что распрощался с театром вообще. Стал искать другую работу, ведь под лежачий камень вода не течет, просто так тебе с неба ничего не сыплется. Надо было действовать. Наступил следующий этап жизни, когда потребовалось восстанавливать старые киношные связи.
В кино все знали, что я состою в труппе Театра Маяковского и в какой-то момент махнули на меня рукой: «Ой, Мадянов занят там в репертуаре по уши, его не вытащишь сниматься». Периодически я вырывался, чтобы сыграть маленькую эпизодическую роль: не имел возможности играть роли большого объема, потому что занятость в театре была серьезной. Когда ушел из Маяковки, повсеместно распространил информацию: ребята, я, грубо говоря, свободен.
И вскоре пошли приглашения в антрепризные театральные проекты. Мне всегда везло в жизни на бесконечно талантливых людей, повезло и с материалом, в котором я играю. Я готов отвечать перед кем угодно за каждую свою работу. Я знаю, что с этим не просто не стыдно ездить, мои спектакли — своеобразный мастер-класс. Мы гастролировали в городах, где не все репертуарные театры могли предъявить зрителям постановки по пьесам Островского такого качества, как наши антрепризные работы. Мы с успехом играли «Правда — хорошо, а счастье лучше», «Наливные яблоки», того же «Банкрота, или Свои люди — сочтемся». Возили их в Америку, Израиль. Нас принимали там с огромным удовольствием и воодушевлением. Оказывается, и в антрепризе можно играть не одноразовую французскую или итальянскую ерунду, а то и нашу пошлятинку, где надо обязательно продемонстрировать голую задницу, чтобы якобы угодить народу. Как выяснилось, можно с аншлагами играть два спектакля в постановке Андрея Александровича Гончарова. «Банкрота» мы играли именно в его постановке.
Спектакль 18 лет шел в Театре Маяковского, как и «Наливные яблоки», режиссура Гончарова была сохранена. На афише было написано, что это постановка его памяти. А мы в память о мастере, «деде» и нашем учителе сохранили два спектакля, чтобы зрители могли воочию убедиться, какого уровня театр он создавал.
— «Банкрота» я видела на премьере, вы с Натальей Гундаревой оставляли абсолютно потрясающее впечатление.
— Да, в старой постановке Андрея Александровича играла гениальная, Царствие ей Небесное и вечная память, Наташечка Гундарева. Играла изумительно! Там работало немало прекрасных артистов, не хочу кого-то выделять, составов было много, кого-то не вспомню случайно, могут обидеться. Андрей Александрович, будучи уже очень пожилым человеком, всегда хорошо чувствовал время. В какой-то момент он понял, что все изменилось и «Банкроту» надо придать современную окраску. Тогда была создана новая редакция спектакля, намного более жесткая. Никто не смыслил в советское время в денежных перипетиях банкротства, никто из нас ничего не понимал в этой финансовой кутерьме, и в тексте Островского это уходило на второй план.
Но прошло время, и вдруг все стали в этом разбираться. Когда мы начинали играть «Банкрота», многие из тех, кто оказывался у кормушки, выходили после спектакля из зала и говорили: «Слушайте, мама дорогая, это написано сто с лишним лет назад, а ведь какая же придумана гениальная схема банкротства». Вдруг денежный вопрос встал в полный рост. Поэтому, оставив старый рисунок, Гончаров создал актуальную, жесткую редакцию. Мы ее сохранили.
— Ваш коллега и депутат Мосгордумы Евгений Герасимов рассказывал мне следующее: «Когда говорят про интриги в политике, я отвечаю, что прошел в Театре Маяковского через такое, с чем никакая политика сравниться не может». Театральный организм — вещь сложная, особенно если в труппе звезда на звезде. Как Гончаров вас пригласил, как вас приняли коллеги?
— Снова роль сыграл Его величество господин великий случай. Мой мастер Оскар Яковлевич Ремез внес новшество в обучение на режиссерском факультете. Раньше набирался курс режиссеров, а к нему актерская группа. Но актеры учатся четыре года, а режиссеры — пять, так вот Ремез набрал режиссеров на год раньше, а актерскую группу — на год позже, чтобы режиссеры, когда мы вместе выпускались, могли делать с нами небольшие постановки, что было очень грамотно.
Заведующим кафедрой режиссуры ГИТИСа был Андрей Александрович Гончаров, он сидел на всех экзаменах по актерскому мастерству. Знаю, он с самого начала был ко мне неравнодушен. На экзаменах первый отрывок обязательно играл я, чтобы Гончаров сразу расслабился и заулыбался. Считалось, что после Мадянова все остальное прокатит.
Андрей Александрович пас меня до конца института, приглядывался. Последней точкой стал дипломный спектакль «Швейк», где я получил главную роль, в постановке Олега Кудряшова, инсценировке Оскара Яковлевича Ремеза. Шикарный был спектакль, мы его играли в учебном театре ГИТИСа, Андрей Александрович его видел и решил пригласить меня в труппу Театра Маяковского, которым руководил. Еще до окончания института в 1983 году мне передали: «Гончаров вызывает тебя к себе в кабинет в Театр Маяковского». Пришел. Андрей Александрович сказал: «У нас возникла сложная ситуация, у Володи Ильина на выпуске спектакль по пьесе Генриха Боровика «Агент 00». Такая острополитическая сатира непонятно о чем. Очень тяжелый выпуск, хочу освободить Володю. Не мог бы ты сыграть царя в сказке «Иван-царевич»?» Конечно, он сделал предложение, от которого невозможно отказаться, я согласился, хотя было страшноватенько. Когда пришел, меня замечательно, как родного, приняла так называемая молодежь Театра Маяковского, никаких интриг вокруг меня не наблюдалось.
— Можете назвать этих людей?
— Танечка Орлова, Сережа Рубеко, Саша Ильин, Володя Ильин, Гена Косарев, Юра Коренев, Юра Соколов, Шура Ровенских, Саша Шаврин, Саша Самойлов, Сережа Насибов... Изумительная молодежная команда безоговорочно зачислила меня в свою банду. Зная, как я нервничаю, они искренне старались сделать так, чтобы у меня все получилось. И вот 18 декабря 1983 года в 10.00 и 15.00 я впервые вышел на основную сцену Театра Маяковского в сказке «Иван-царевич». Вводил меня в спектакль Женя Каменькович.
— Каменькович служил там очередным режиссером?
— Нет, это был Женин спектакль, просто Андрей Александрович потом его доделывал. Замечательная постановка, которая держалась много лет на пике популярности, не одно поколение юных зрителей выросло на этой сказке. Она была здорово срежиссирована, взрослые тоже находили там для себя что-то смешное. Постановка получилась непростая: сказка для детей, но с подтекстом для взрослых, чтобы папы с мамами не очень-то скучали на спектакле. Женя сделал это бесконечно талантливо, красиво, изумительно. Сказок мы наигрались, рекорд составляет 56 спектаклей в месяц. Играл я много, поэтому к окончанию института в 1984 году стал своим в молодежной части труппы Театра Маяковского.
Когда Андрей Александрович с директором Михаилом Петровичем Зайцевым пришел на распределение к ректору, то вызвал Иру Розанову и меня. Ирочка с моего курса, помню, как Гончаров сказал: «Давайте записывайте: Театр Маяковского». Девочка-секретарша взяла карандаш, распределение фиксируют карандашом, чтобы потом можно было стереть и написать «Липецкий театр». Но Гончаров ее поправил: «Берите ручку, пишите: Розанова, Мадянов — Театр Маяковского, все». Нас представили труппе, и началась большая, огромная, сложная, тяжелая, с разными вытекающими последствиями жизнь. Я пришел в дом, о котором мечтал. В ГИТИС я ходил все время мимо Театра Маяковского, думал: «Вот в этом доме я хотел бы жить». Так и случилось.
— Роман, когда актер в такой труппе играет 56 спектаклей в месяц, убейте меня, он вызывает дикую зависть коллег. Не верю, что вы с ней никогда не сталкивались.
— Зависти как таковой не было. Мы путаем количественную и качественную составляющие спектаклей. Сказки беспрерывно игрались во время школьных каникул, это происходило числа с 22 декабря и длилось до января. В это время получалось две сказки в день плюс вечерний спектакль. Я, как солдат, выполнял свою работу.
Понимаете, никто никому не завидовал. К тому времени я имел в репертуаре 15 названий. Да, это были небольшие, эпизодические роли. Но был один спектакль, где я играл почти главную роль. Где-то маленькая роль, где-то эпизод, где-то вообще выходил в массовке. Никто не считал это каким-то ужасом — нормальный рост, воспитание дисциплины в команде, в коллективе. Вот и все. Потом количество стало перерастать в качество. Росла моя зарплата в театре. По карьерному росту я шел очень хорошо, был одним из лучших, но это не вызывало ни у кого никакой зависти, а уж тем более агрессии. Атмосфера в Маяковке была абсолютно здоровой, потому что театр работал и жил полноценной жизнью. Выпускалось по несколько спектаклей в году, некогда было шариться по гримеркам и обсуждать коллег. Времени не оставалось, все были загружены, ни у кого не возникало: «Ага, Мадянову опять дали новую роль».
Я выпускал один спектакль и уже знал, что мне сейчас дадут роль в следующем. Вот такая жизнь. Не помню, чтобы были какие-то трения. Поэтому от того времени у меня сохранились замечательные ощущения и впечатления о людях, о труппе, в которую кто-то приходил, кто-то уходил. Приходили изумительные артисты, уходили суперартисты, театр жил полноценной жизнью.
0
66.00
